Я кивнула. Да, и повстанцы могли иметь что-то в рукаве, на случай подобного провала.
— Сигнал о помощи работает?
Майка едва заметно покачала головой.
— Да. Только мы совсем ослепли. Даже, если кто появится, пока не подберется вплотную к катеру, мы его не увидим. Мы на самом деле такие невыносимо беспомощные… — потерянно улыбнулась она.
Я устало выдохнула, и, поднимаясь из кресла, бодро хлопнула себя коленкам.
— Это еще ничего не значит, вспомни, первыми погибли сильнейшие, наша станция и два военных крейсера противника. У нас есть шанс спастись, мы им и воспользуемся.
Когда я была у двери, Майя, пригладив ладонью влажные от жары волосы, устало поинтересовалась:
— Как Артур?
Я тяжело вздохнула:
— Плохо.
— В бортовой аптечке лекарство нашла?
— Да, и уже использовала… — грустно отозвалась я. Лекарства закончились, а надежды на помощь особенно не было.
— Последние данные о температуре, — сказала Майка. — Она понижается. Упала на пять градусов по сравнению с тем, что было вчера.
— Это должно утешить или обеспокоить? — поинтересовалась я.
Майка, сидя в кресле на центральном посту у пульта управления, вместо ответа слегка придвинулась к экрану, чтобы лучше видеть.
— Ба… Да у нас гости.
— Ты думаешь? — я припала к экрану следом за ней. На мониторе где-то совсем в углу мигала крупная точка. — Больше смахивает на астероид…
— Давай надеяться на лучшее…
— Чем это поможет нам в этом случае? — устало заметила я, разочарованно отодвигаясь от экрана.
— Не нуди, Джи, а надейся! — Я, не сводя взгляда с подруги, медленно кивнула.
Майка почти падала от усталости, она за эти дни почти не спала, впрочем, как и я, и эта ее «надежда», больше напоминавшая истерику, была мне, в общем-то, понятна.
— Я надеюсь, Май! Очень надеюсь… только надеждой и живу… — поджав губы, отозвалась я, и поспешно покинула мостик.
Весь смысл жизни заключается в бесконечном завоевании неизвестного, в вечном усилии познать больше.
Эмиль Золя
Джил
Следующие сутки выдались просто невыносимыми. Без помощи аптечек Артур сдавал на глазах. На коже рук появились трещины, которые лопались, и из них потекла кровавая жидкость. То же самое случилось с его лицом.
Никаких средств, чтоб помочь у меня не осталось. Я уколола ему снотворное, чтобы он так сильно не мучился, но Артур так тяжело стонал сквозь сон, что это пронзало мне сердце.
Отчаянье нарастало. Историки голодные и измученные, периодически просыпаясь, требовали пастилки для восстановления сил, которые я по приказу капитана берегла на крайний случай.
— Джи, дай мне ее… сил нет… — стонала серая от боли и голода Наташа, приподнимаясь на локте. Отказывать ей, было тяжелей всего.
— Не могу, — виновато поясняла я. — Остался запас только для капитана и техника… нам, всем остальным, надо перетерпеть. Полет назначен через три дня… Если мы их используем сейчас, некому будет вести катер, они тоже на пределе.
Наташа послушно кивнула, приняла снотворное и легла спать. Рома и Славик выслушав мои пояснения вместе с ней, поступили так же. Снотворное действовало пять часов, но из-за преизбыточного приема, его действие сократилось до двух.
Так что очень скоро на меня обрушились новые просьбы сотрудников:
— Умираю… Джил, ну дай одну, — стонала потрескавшимися губами Наташа.
Я ее понимала, уже пять дней без еды, желудок прилип к позвоночнику, упавшее давление, адская головная боль, дрожь во всем теле, и наше отчаянное положение, которое после перенесенного стресса казалось еще тяжелее, чем было на самом деле.
И осознавая все это, вновь была вынуждена сказать «нет».
Я принесла ей воды. Наташа с надеждой смотрела на меня. С острой болью в душе чувствовала, что предаю ее.
— Нат, если мы выпьем их, то не сможем улететь отсюда… Надо перетерпеть…
— Если бы ты не истратила аптечки на Артура, нам бы хватило восстановить силы всем! — раздраженно заявил Славик, поворачиваясь на другой бок.
В первый миг я хотела резко отбрить его, предложить: «доставай свои и лечись, почему никто кроме меня этим не озаботился. Это мое дело на кого свои запасы тратить»… Но Артур рядом беспокойно, но спал, а пререкания с больными и уставшими товарищами по несчастью ничего не дало бы. Так что я просто промолчала.
Чем дальше, тем больше, Наташа уже громко вслух возмущалась моей жестокостью. Славка ей поддакивал. Роман, который из-за своего высокого роста и богатырских объемов, переносил голод и боль еще тяжелей, только покрякивал, но в спор не встревал.
— Джил, ну как ты могла… Я и не думала, что ты такая черствая… — повторенное в разных вариациях около десятка раз, это неимоверно выводило из себя.
Ко всему вновь что-то сломалось в термосистеме, и температура на катере вновь скакнула вверх, доводя всех до исступления.
То и дело мне приходилось бездушно повторять:
— Я не черствая. Это приказ капитана. Нам надо выжить, а это значит, что в день вылета техник и кеп должны функционировать нормально.
Но изнеможенные историки не соглашались:
— Ты мне сразу не понравилась, я так и знал, что ты тупая и упрямая особа, которая не имеет и капли сострадания. Припрятала все себе… — взвывал из своего кресла в полубессознательном состоянии Славик.